Я нужен Родине, я должен идти – с такой мыслью наш герой ушел по мобилизации на защиту нашей земли

Накануне Дня героев Отечества в редакции побывал боец с позывным Душа. Пластовчане видели его на сцене Дворца культуры «Октябрь» в День матери. Такой вот сердечный, добрый позывной у героя-пластовчанина. – Спецоперация началась неспроста. Те области, которые мы сейчас защищаем, изъявили желание присоединиться к России. Нашим русским людям нужна была защита, никто другой ее не мог предоставить, кроме России. И Россия сейчас своих людей защищает. Никому не хочется войны! Но если мы сейчас не остановим эту чуму, она пойдет дальше, на наши территории. Мы защищаем свою Родину, своих родных и близких, чтобы у них было мирное небо над головой. Мы тоже за мир, но в каких-то случаях нужна грубая сила, чтобы установить этот мир.

Вера, семья и Отечество

– Почему ДУША?

– Жена меня так называет: душа моя, а я ее – радость моя. Так и появился позывной. У нас в этом году юбилей семейной жизни – десять лет. Отпраздновали она здесь, а я там.

– У вас с супругой трое детей?

– Да, три мальчишки: Борислав, Марк и Иоанн! Младшему пять лет, в жизни мы зовем его Ваня, но в крещении и по паспорту он Иоанн.

– Ты второй раз в отпуске. Сыновья как встретили?

– Мальчишки очень обрадовались. У младшего слов не было – только эмоции! Младшего забирали из садика. Подбежал ко мне, обнял и даже воспитателю «до свидания» не сказал. Средний из школы пришел, я думал, он поперед штанов из ботинок выпрыгнет. И старший, конечно, тоже обрадовался.

– Сам ты откуда родом?

– Родился в Казахстане, в Кустанайской области, станция Кушмурун. В Пласт приехал с родителями в 1996 году – мне было пять лет.

– Где учился?

– Своим меня могут считать почти все школы города: в связи с переездами учился во второй, третьей, десятой, а девятый класс окончил в 20-й школе. Затем получил в нашем горно-экономическом колледже профессию горного электромеханика.
– Срочная армейская служба есть в твоей биографии?

– Конечно! После колледжа служил в танковых войсках. Был наводчиком-оператором, потом мне присвоили звание младшего сержанта и я стал командиром танка. Двойная специальность у меня и сейчас на СВО – я командир танка и наводчик-оператор.

– Как складывалась жизнь после армии?

– Да обычно складывалась. Несколько раз съездил с отцом на вахту на Север. Потом окончил курсы сварщиков и устроился на «ЮГК». Четыре года там – и опять в буровую компанию на жизнь зарабатывать, до момента мобилизации работал вахтовиком.

– Ты верующий человек?

– Да.

– Вера помогает в жизни?

– Вера всегда помогает. Во время Великой Отечественной войны в самые тяжелые моменты люди обращались к Богу, и Господь помогал им. Без веры никуда. Могу из своей жизни пример привести. В 2010 году я ушел на срочную службу и попросил маму и бабушку молиться за меня Георгию Победоносцу – покровителю военных. Они молились этому святому, и домой со службы я вернулся 6 мая – в день чествования Георгия Победоносца. Зашел домой, оставил вещи и пошел сразу в храм.

– Деды, прадеды твои воевали?

– Прадед по материнской линии Григорий Максимович Ткачёв воевал в кавалерии, был ранен, под конец войны его списали по ранению.

Год за лентой

– Попал в первую волну мобилизации?

– Да, 26 сентября 2022-го мы уехали в Чебаркуль и в декабре уже были за лентой. Год, как мы находимся там.

– Когда узнал о мобилизации, не было мысли: почему я?

– Нет! Была мысль: я нужен Родине, я должен идти. Сейчас поднимается вопрос о замене мобилизованных год назад. Но все мы замотивированы, по крайней мере, в моем подразделении на то, что нужны здесь. Всё это не просто так началось, не просто так были выбраны именно мы. Все настроены патриотично и продолжают нести службу достойно.

– Когда тебя мобилизовали, как родные себя повели?

– Для них это было тяжело. Я понимал и старался подбодрить: это необходимо, без нас никак. Отец хотел вместе со мной ехать – ему 55, он водитель с большим стажем, работает на большегрузных машинах. Говорит: ты танкист, а я буду на трале возить твой танк. Мы с ним поговорили и пришли к мнению, что хоть один мужик в семье должен остаться.

– К чему ты был не готов, когда попал на спецоперацию?
– Даже не могу сказать, что мне к чему-то пришлось долго привыкать. Я вахтовик, жил в вагончиках, в отдаленных районах, без связи, без транспорта… Но вот подземная жизнь в блиндажах поначалу была в новинку.

– Все бойцы понимают, зачем они там? Не приходилось сталкиваться с уклонистами, дезертирами?

– Все понимают! У нас был один уклонист еще в Чебаркуле: собрался и уехал. Насколько я знаю, и наши командиры к нему ездили, разговаривали, и военная прокуратура им занималась. Больше о нем ничего не слышали.

– Проводится какая-то психологическая и политическая работа среди солдат?

– Конечно. Психологи к нам приезжают, командиры поддерживают. Но мы и сами задаем себе определённый политический и психологический настрой — понимаем, что от нас много что зависит.

– Награды у тебя есть?

– Да, медаль «За воинскую доблесть» второй степени. Меня летом наградили.

– Были моменты, когда было страшно?

– Был момент, было страшно, но не столько за себя, сколько за своих товарищей. Второго июля наш танк подорвался на так называемом «пироге» – двойной мине. Первые несколько минут было непонятно, что произошло, как… Всё делали на автомате: механик-водитель остановил машину, заглушил, побежал останавливать колонну машин, что шла за нами. Я нырнул вниз осматривать боеукладку: нет ли возгорания… Когда отошли от первоначального шока, стало немного страшно.

– Отличаются как-то начало спецоперации и текущий момент?

– И тогда воевали хорошо, и сейчас воюем. Но в целом наши военные за это время получили колоссальный опыт. Сейчас ведь война идет не только на поле боя, она и на информационном уровне, в интернете. Людей напитывают ложной информацией, с той стороны идет много агитации. Ну а на поле боя – сейчас это больше война артиллерии, на дальней дистанции. Нет таких штурмов, какие вагнеровцы не так давно совершали.

– Как наши солдаты относятся к украинцам?

– Среди украинцев есть нормальные люди, есть и прожженные бандеровцы, националисты. Они к нам по-разному относятся, и мы по-разному. Много местных жителей, которые нам помогают: кто-то просто дает возможность набрать воды для хознужд или мытья, могут мыло дать, покормить, обогреть. Но есть и такие, кто волком смотрит.

– Кто из пластовчан с тобой рядом служит?

– Все, с кем был в Чебаркуле, рядом, в одной роте: Вано, Старый, Савва, Дамир.

Никому не хочется войны

– Сам ты изменился за этот год?

– Мировоззрение, восприятие всего сильно поменялось. Стал более осторожен, более внимателен к людям. Я вот сейчас приехал в очень глубокий тыл, но осторожность эта осталась при мне, не выветрилась.

– Что ты хочешь сказать противникам СВО?

– Противникам спецоперации скажу так. Спецоперация началась неспроста. Те области, которые мы сейчас защищаем, изъявили желание присоединиться к России. Нашим русским людям нужна была защита, никто другой ее не мог предоставить, кроме России. И Россия сейчас своих людей защищает. Никому не хочется войны! Но если мы сейчас не остановим эту чуму, она пойдет дальше, на наши территории. Мы защищаем свою Родину, своих родных и близких, чтобы у них было мирное небо над головой. Мы тоже за мир, но в каких-то случаях нужна грубая сила, чтобы установить этот мир.

– С натовским оружием приходилось сталкиваться?

– Единственное, что я из натовского видел и держал в руках, это 40-миллиметровый снаряд от автоматического гранатомета, у нас 30-миллиметровые снаряды.

– Какое оружие сильнее – наше или западное?

– Нет оружия сильнее или слабее. Есть люди, которые умеют или не умеют им пользоваться.

– Как ты думаешь, чего не хватает нам для быстрой победы?

– Это непростой вопрос. Планы на победу строятся где-то выше. Не знаю, нужна ли быстрая победа. Наше командование стремится сохранить людей – и своих солдат, и мирных жителей. Война не бывает без потерь. Но наши не действуют такими методами, как противник. Им без разницы, кого и как бомбить, могут и по мирному городу, по мирной деревне ударить, в том числе на нашей территории. Наши бьют по инфраструктуре – электростанциям, подстанциям, и никогда не бьют по населенным пунктам, по жилым домам, пока не будут на сто процентов уверены, что там не осталось мирных жителей.